Донна Каран: «В индустрии сейчас царит полный бардак»

С легендарной Донной Каран мы встречаемся в шоу-руме Urban Zen — бренда, которым она занимается вот уже десять лет. 

Донна — вся в работе: придирчиво рассматривает «луки», то и дело отправляет моделей переодеваться, подбирает все новые и новые аксессуары к каждому образу. А параллельно еще и беседует с двумя симпатичными байерами бутика SVMoscow — единственного места в России, где продают Urban Zen. За кардиганами, рубашками с драпировкой и платьями из тончайшего шелка от Донны там уже выстроилась очередь.

Дизайнер верна себе. В 80-х она познакомила светский Нью-Йорк с йогой, простыми и удобными вещами и тем стилем жизни, который теперь зовется mindfulness. В 2017-м — учредила благотворительный фонд, возит студентов Parsons на Гаити — знакомиться с местными жителями и обучаться народным промыслам. От старых друзей Донна тоже не отказывается в одночасье. Она была чуть ли не единственной, кто вступился за Харви Вайнштейна в ходе секс-скандала вселенского масштаба.

Молчал даже давний друг соблазнителя Квентин Тарантино, а Каран — высказалась. Вот женщина! И разговор у нас с ней вышел непростой: о непорядке в люкс-корпорациях, о том, что сгубило бренд DKNY, и, наконец, о том, почему в индустрии моды царит полный бардак.

Потому что я, к сожалению, не верю в существующую модную систему, она сломана. Работа в DKNY и Anne Klein научила меня этому. Сейчас все происходит так: клиент смотрит коллекции онлайн, ему нравятся вещи, а в Китае уже штампуют подделки. Я решила, что новая коллекция Urban Zen будет не столько подиумной, сколько базовой, носибельной одеждой. Расскажу для лучшего понимания, как история с Urban Zen началась. Я много занимаюсь благотворительностью и после землетрясения на Гаити начала помогать аборигенам. Создала фонд, который субсидировал местные промыслы. Этот проект начался как филантропический, а дошло до того, что меня наперебой стали спрашивать: «Донна, где одежда?» Сейчас я даже привожу на Гаити студентов Parsons. Для индустрии наступило нелегкое время. Я считаю, что юным дизайнерам необходимо выбираться во внешний мир — и смотреть вокруг.

Все — так. Есть, правда, одна проблема: между тем временем, когда начинала я, и нынешним существует большая разница. В моем поколении не слишком много дизайнеров, в одиночку построивших собственный бренд: я, Кляйн, Лорен, Армани. В более демократичном сегменте — Тори Берч, Майкл Корс. И я работаю совершенно по-другому, не могу себя с ними сравнивать. Некоторые клиенты понимают меня. Я понимаю их. Делаю вещи любых размеров. Так вот, если говорить о сегодняшних дизайнерах, то, я считаю, проблема в том, что они не понимают тело, его особенности.

Думаю, я, скорее, ввела моду на йогу. Люди тогда думали, что я немного свихнулась: на дворе были восьмидесятые, никто этим не увлекался. Кстати, люди много лет считали, что я сумасшедшая, еще до того, как в мою жизнь пришел успех. Не думаю, что это хорошо.

Нужно соизмерять свои мысли с готовностью клиентов к новому. Разумеется, они поняли «семь простых вещей», потому что в то время женщины носили рубашки и галстуки, как мужчины, в отличие от вас сейчас.

Я всегда держалась особняком — была именно что дизайнером спортивной одежды. Потом появился DKNY — такого до нас никогда никто не делал. Я открыла отдельную компанию потому, что решила шить одежду, которую мне самой хотелось носить — мне или моей дочери, которая регулярно «таскала» у меня вещи. Как дизайнер я — большая эгоистка.

У меня накопилось недовольство — и как у работающей женщины, и как у дизайнера. Я так давно этим занималась, меня столькому научили в Anne Klein. Я отличалась от большинства модельеров, для которых работа в индустрии была в новинку. Было время… Посмотрите на нынешних дизайнеров — они все сотрудничают с актерами и актрисами. А я работаю с гаитянскими ремесленниками, и мне именно это интересно. Мне нравится сотрудничать с людьми. Результат трудов не должен быть связан со мной. Я, скорее, вдохновляю и учу тех, кто хочет сам расти. Ко мне за этим и приходят.

Мы были молоды, развивались, делали духи для DKNY, у нас были магазины. Это влетало, как вы, русские, сказали бы, в копеечку.

Не могу ответить на этот вопрос. Хотелось бы, но не могу. Я, честно, до сих пор не знаю почему. Мы разные. У меня было одно видение, у них — совсем другое… Не уверена, что у них даже есть понимание, кто такой дизайнер. Им нравится делать шоу. А я гонюсь не за шоу, а за реальностью.

Самая большая проблема была с аксессуарами.

Да. А я не хотела этого. LVMH существует только шестнадцать лет. Столько всего за это время изменилось. Я работаю по-другому, строю с людьми долгосрочные отношения — Джейн Чанг, с которой работала еще в Anne Klein, я, например, взяла к себе прямо из Parsons. И мы с тех пор дружим. «Пришел — ушел»? Так дела не делаются. Когда я узнала, что работу Donna Karan хотят остановить, я была шокирована. Но я к тому моменту уже десять лет занималась Urban Zen. И я сказала: «Раз уж никто не слушает меня, займусь-ка тем, чем хочу». Вот и все.

Я сама об этой сделке узнала не сразу. Мне позвонили журналисты, когда я работала на Бали, и спросили, что я думаю по поводу продажи. Я была в шоке: «Вы хоть понимаете, о чем говорите?» Знаете, когда LVMH купили мой бренд, об этом никто не ведал. И никто не мог этого ожидать. Верите или нет, но какой-то экстрасенс пришел ко мне в офис и заявил пиарщице: «Я вижу Донну на переговорах, вижу отчетливо, как она подписывает бумаги». И это произошло не за один день. Мой муж умирал, а мои партнеры тем временем вывели компанию на IPO и продали ее LVMH. Мы совершенно не были готовы к этому.

Я по-прежнему так отношусь к работе над коллекциями. Что до LVMH — самое большое разочарование для меня было в том, что они не развивались так, как до покупки развивались мы. Они не принимали нас всерьез.

Конечно. Посмотрите, что происходит вокруг. Мы что, единственная страна, где женщина не может стать президентом?

Это уже другая история, лучше бы ее не обсуждать, слишком сложно для меня. Знаете, в 1992 году мы сделали рекламную кампанию: фейковые листовки «Хиллари Клинтон — в президенты». Потом она надела мое платье с открытыми плечами на первый обед в Белом доме. Пресса меня уничтожала.

Потому что сначала поверх платья был блейзер, а потом Хиллари его сняла. А в плечах, мол, никогда нельзя толстеть.

Дело в индустрии, а не в покупателях. Я считаю, что сейчас индустрия замкнулась на себе. Покупатель не понимает, что происходит. Берет одну вещь здесь, другую — там, без системы, необдуманно, не получая от этого никакого удовольствия.

Другого бренда не будет. Urban Zen настолько важен для меня, это моя концепция и мое видение. Успешным его сделало то, что я начинаю с самых основ. Я работаю с клиенткой, раскрываю в ней нечто новое. Вот чем я известна. Нельзя показать клиентам новые измерения одной лишь «подиумной» коллекцией.

Без сомнения. Я думаю, иногда там все меняется слишком радикально, но они работают с молодежью, и в их ситуации это совершенно нормально. Молодежь вообще растет в новой модальности. Причем, уверена, пошло это именно с Японии. Я была потрясена японской модой, не скрою.

Не знаю, я слышала, там сейчас тоже все стандартизируется. Как и в Лондоне! Это одна из самых больных тем для меня — одинаковость брендов по всему миру. Никто и нигде не уделяет внимание, допустим, российской, китайской специфике. Все говорят на одном и том же языке.

Понимаете, что я хочу сказать, — не важно, в какой стране вы сейчас зайдете в магазин, вещи в Нью-Йорке не будут отличаться от вещей в Лондоне или в Пекине. Все — одинаковое.